25 сентября отмечается Международный день фармацевта. Праздник приурочен к образованию Международной фармацевтической федерации в 1912 году.
Это профессиональный праздник специалистов в области фармацевтики, провизоров, всех, чья деятельность связана с реализацией лекарственных препаратов, их изготовлением, исследованием, проверкой качества, обеспечением надлежащих условий хранения.
Конечно, в наши дни аптека во многом утратила свой таинственный флёр, ореол “высшей инстанции” спасения. В ней уже не найдешь прошлых признаков “потустороннего” и “магического” — загадочных склянок, запахов, чучел крокодилов, пучков сухих трав.
Исчезли сигнатуры, украшавшие флаконы (собственно, как и сами такие флаконы), а также порошки, завёрнутые в пергаментные капсулы, аккуратно сложенные в коробочки. Изменились названия: тинктур, пилюль, электуарий больше нет в ассортименте.
Аптекарь не смешивает вручную опасные ингредиенты. Туман загадки, окутывавший аптеки многие столетия, рассеялся. Но, несмотря на это, сформировавшаяся ещё сотни лет назад система аптечных символов закрепилась и дошла до нас в художественной литературе.
Соединилось воедино всё: необычный и загадочный антураж, архаичные истоки; образ фармацевта, обладающего некими “таинственными знаниями” и его близость к ядам; нередко физические и душевные страдания, сопровождающие больных и заставляющие обращаться в аптеку; зависимость пациента от фармацевта, изготавливающего и решающего, отпускать ли тому препарат; наконец, тема любви и смерти…
Аптечные мотивы в литературе – рефлексирующие, метафизические, нуарные и даже комические. Наконец, аптечные мотивы в русской литературе — это не только мотивы неловкости, страха или бытового реализма, но и мотивы надежды и добра.
«В аптеке. Записки фармацевта о рисках и побочных действиях»
Сборник веселых баек про аптеку от популярного фармблогера, как обещает аннотация, призван показать всем непосвященным, как всё выглядит с другой стороны первого стола. Есть в нем истории про стажеров и коллег автора, но большая часть книги посвящена посетителям — пожилым людям, мамочкам, наркоманам, юношам, впервые покупающим презервативы и т.д.
Из интересного — много интересных фактов об аптеках Швейцарии, в одном из городков которой работает автор. Например, непривычно тесная связь фармацевта с врачом — работник аптеки звонит доктору чуть ли не на каждой странице книги (например, если первостольника что-то смутило в рецепте). Строгость отношения к рецептам в целом удивляет. Даже если у посетителя есть рецепт на препарат, далеко не факт, что лекарство по нему отпустят — автор может отказать просто потому, что ему не понравился внешний вид клиента (скажем, слишком бледное лицо и шаткая походка).
А. Чехов в рассказе «В аптеке» (1885) не только ярко запечатлел образ аптеки, но и само общение больного с провизором. Герой его рассказа — домашний учитель Егор Свойкин — измучен не только болезнью, но и испытывает жуткую неловкость: «Словно к богатой содержанке идешь или к железнодорожнику, — думал он, забираясь по аптечной лестнице, лоснящейся и устланной дорогими коврами. — Ступить страшно!»
Описание чеховской аптеки, ее стерильность и чистота, а также запахи, — все это кажется таким знакомым и близким даже теперь, столетие спустя:
«…Наука и лекарства с годами меняются, но аптечный запах вечен, как материя. Его нюхали наши деды, будут нюхать и внуки. <…> За желтой лоснящейся конторкой, уставленной вазочками с сигнатурами, стоял высокий господин с солидно закинутой назад головой, строгим лицом и с выхоленными бакенами — по всем видимостям, провизор. Начиная с маленькой плеши на голове и кончая длинными розовыми ногтями, все на этом человеке было старательно выутюжено, вычищено и словно вылизано, хоть под венец ступай. Нахмуренные глаза его глядели свысока вниз, на газету, лежавшую на конторке. <…> Свойкин подошел… и подал выутюженному господину рецепт. Тот, не глядя на него, взял рецепт, дочитал в газете до точки и, сделавши легкий полуоборот головы направо, пробормотал:
— Calomeli grana duo, sacchari albi grana quinque, numero decem!6
— Ja!7 — послышался из глубины аптеки резкий, металлический голос. <…>
Провизор написал что-то на рецепте, нахмурился и, закинув назад голову, опустил глаза на газету.
— Через час будет готово, — процедил он сквозь зубы, ища глазами точку, на которой остановился.
— Нельзя ли поскорее? — пробормотал Свойкин. — Мне решительно невозможно ждать.
Провизор не ответил. Свойкин опустился на диван и принялся ждать. <…>
Видя, что его не слушают, Свойкин поднял глаза на полки с банками и принялся читать надписи… Перед ним замелькали сначала всевозможные «радиксы»8: генциана, пимпинелла, торментилла, зедоариа9 и проч. За радиксами замелькали тинктуры, oleum’ы, semen’ы10, с названиями одно другого мудренее и допотопнее.
«Сколько, должно быть, здесь ненужного балласта! — подумал Свойкин. — Сколько рутины в этих банках, стоящих тут только по традиции, и в то же время как все это солидно и внушительно!»
С полок Свойкин перевел глаза на стоявшую около него стеклянную этажерку. Тут увидел он резиновые кружочки, шарики, спринцовки, баночки с зубной пастой, капли Пьерро, капли Адельгейма, косметические мыла, мазь для ращения волос…»
Как видим, чеховского героя встречает не только стерильность и чистота, но и полнейшая тайна, которая тщательно оберегается: провизор объясняется с подчиненными на латыни и немецком, на склянках — самые разные и понятные лишь аптекарю надписи. Причем герою вовсе не ясно, действительно ли содержимое этих штангласов (кстати, данное слово перекочевало в профессиональную речь именно из немецкого) провизор использует в своей работе или держит его для имиджа, солидности.
Однако было бы неверным считать, что аптечные мотивы в литературе исключительно рефлексирующие, метафизические и даже нуарные — комизма или доброго юмора в них тоже хватает. И хотя сатирическая сторона фигуры аптекаря проявляется чаще всего в отечественном фольклоре, тем не менее, нашлось место для фармацевтов и в произведениях побольше. Такое мы встречаем, например, у Ильи Ильфа и Евгения Петровав «Двенадцати стульях» (1927):
«…Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли Липа, стоял за красным лакированным прилавком, окруженный молочными банками с ядом, и с нервностью продавал свояченице брандмейстера «крем Анго, против загара и веснушек, придает исключительную белизну коже». Свояченица брандмейстера, однако, требовала «пудру Рашель золотистого цвета, придает телу ровный, не достижимый в природе загар».
Но в аптеке был только крем Анго против загара, и борьба столь противоположных продуктов парфюмерии длилась полчаса. Победил все-таки Липа, продавший свояченице брандмейстера губную помаду и клоповар — прибор, построенный по принципу самовара, но имеющий внешний вид лейки» (Глава IV. Муза дальних странствий).
Предпринимательская жилка провизора Леопольда Григорьевича, на которую так четко намекают И. Ильф и Е. Петров, проявляется и в другом месте романа: тому не менее убедительно удается продать Ипполиту Матвеевичу краску для волос «Титаник»: «Но ведь мне аптекарь говорил, что это будет радикально черный цвет. Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной, ни керосином… Контрабандный товар» (глава VII. Следы «Титаника»).
На другой стороне Атлантики фармацевт Уильям Сидни Портер (William Sydney Porter; 1862–1910) стал известен всему миру под псевдонимом О. Генри. Окончив школу, в 1879 г. он начал работать в аптеке своего дяди, а в 1881 г., в возрасте 19 лет, получил лицензию фармацевта. Там же он демонстрирует свой художественный талант, делая зарисовки интерьера аптеки и посетителей, приходивших съесть мороженое или выпить сельтерской воды. В аптеке дядюшки О. Генри долго не задержался — работа фармацевтом казалась ему очень скучной и он вернулся к ней вынужденно, на то время, пока в течение 3 лет отбывал заключение в тюрьме за присвоение средств банка, в котором работал клерком. Но как бы там ни было, писатель нередко описывает аптеку и ее быт, подробно рассказывает о препаратах и о том, как они приготавливаются. Например, в рассказе «Приворотное зелье Айки Шонштейна» О. Генри так описывает аптеку «Синий свет»:
«Тут сами размачивают опиум, сами фильтруют из него настойку и парегорик21. По сей день пилюли тут изготовляют собственноручно за высокой рецептурной конторкой на специально служащем для того пилюльном столике — дозируют шпателем, скатывают в шарики с помощью большого и указательного пальцев, обсыпают жженой магнезией и вручают вам в круглых картонных коробочках».
Описывая неразделенную любовь фармацевта Айки, работавшего в аптеке «Синий свет», к Рози, О. Генри сравнивает эту страсть с любовью к своему делу: «Ее образ вошел в его мысли столь постоянным ингредиентом, что уже никогда не покидал их; она была для него сложным экстрактом из всего абсолютно химически чистого и утвержденного медициной — во всей фармакопее не нашлось бы ничего ей равного».
Однако медицинская и фармацевтическая терминология у О. Генри далеко не обязательно сопровождает рассказы на медицинскую тематику, но и служит для парадоксальных сравнений, пародийных приемов, каламбуров:
«Возьмите лондонского тумана тридцать частей, малярии десять частей, просочившегося светильного газа двадцать частей, росы, собранной на кирпичном заводе при восходе солнца, двадцать пять частей, запаха жимолости пятнадцать частей. Смешайте. Эта смесь даст вам некоторое представление о нэшвильском моросящем дожде».
Татьяна Устинова “Закон обратного волшебства”
Анфиса Коржикова больше всего на свете любит свою бабушку Марфу Васильевну, аптеку, где работает, и детективные головоломки… Ей раз плюнуть отгадать, кто украл деньги у заведующей, или куда исчезли документы с ее стола. Но Анфиса всегда мечтала распутать настоящее преступление. А тут ей подвернулось сразу два… Кто-то планомерно травит Илью Решетникова, владельца транспортной конторы, расположенной рядом с аптекой. Второе дело явно круче. Убили соседа Марфы Васильевны по даче.